Со стороны это выглядело примерно так. В небольшом помещении перед зрителями, рассаженными по трем сторонам прямоугольника, появлялись актеры и разыгрывают этюды. при этом, если сначала они выходили откуда-то из-за спин присутствующих, впоследствии выяснялось, что большая часть труппы «затесалась» среди зрителей, и, один за другим, стала покидать свои кресла и выходить на авансцену. У меня лично в этот момент возникло чувство, что, если дело пойдет такими темпами, то, в конце концов, я останусь в партере одна со своими аплодисментами.
Таким образом, происходит как бы деконструирование пьесы Гольдони, которое освобождает классика от штампов и преодолевает часто встречающееся в театральных постановках поверхностное восприятие произведений итальянского драматурга. Это действительно гораздо больше похоже на жизнь, , чем на спектакль в привычном понимании этого слова, жизнь, сцены которой мы словно подсматриваем, как это иногда бывает, когда выглядываешь из окна или наблюдаешь пассажиров метро, не до конца понимая происходящее.
Такой вот театр одного зрителя.
«Я до мозга костей итальянец, учился у Васильева, работаю непривычным для нашей культурной традиции способом этюдов, потому что верю Станиславскому (как только итальянец может быть ему верен!), и не люблю, когда спектакль мёртв, - признается Алессио Бергамо. - Получается смесь, что-то похожее на комедию дель арте, но не она. Я верю в театр, который ходит по лезвию бритвы, на грани хаоса. С одной стороны – хаос, импровизация, с другой – система, то есть драматургия Импровизация разрушает постановку, драматургия её сохраняет».
{AprilClubNews}
